Журнал «Природа»
№5, 2004 г.

Из писем А.Н. Крылова дочери

Алексей Николаевич Крылов (1863-1945).
Снимок относится к 1910-м годам.

© Капица Е.Л.

Наши разговоры,
которые послужат прологом

Е.Л.Капица,
кандидат биологических наук
Мемориальный музей П.Л.Капицы при Институте физических проблем РАН
Москва

Сюжет, представленный в этой публикации, найдет более полное отражение в книге
“Двадцатый век Анны Капицы”, которая выйдет в издательстве “Аграф”.
Все фото предоставлены Музеем П.Л.Капицы.

Довольно скоро после того, как я начала работать в Музее Петра Леонидовича Капицы, его вдова, Анна Алексеевна, стала мне постоянно говорить: “Ты должна записать мои рассказы о нашей жизни”. Наши разговоры с магнитофонной их записью начались в 1991 г. Я часто приходила в ее уютную красивую квартиру, мы усаживались в глубокие кожаные кресла, и Анна Алексеевна начинала свой рассказ о прожитом. Она больше любила вспоминать свою жизнь с Петром Леонидовичем, для нее было главным - сохранить как можно больше правдивых и прямых свидетельств. Она хотела в меру своих сил уберечь его биографию от всяческих измышлений и лжи. Но иной раз разговор принимал другой оборот, и Анна Алексеевна возвращалась мыслями к своему детству и юности, к тем годам, которые во всех архивных материалах она помечала “до Петра Леонидовича”. Эти рассказы были уже о семье другого выдающегося русского ученого - Алексея Николаевича Крылова, и снова любое ее свидетельство было бесценно.

Родилась Анна Алексеевна в 1903 г., и перед ее глазами прошел почти весь XX век. До последних дней, а скончалась она в возрасте 93 лет, сохранила Анна Алексеевна живейший интерес к происходящему, темпераментно переживая наши политические и бытовые коллизии. “Жизнь человека длится, пока ему интересно”, - любила она повторять.

“Я была пятым ребенком в семье. Первая девочка, названная Анной, умерла в семилетнем возрасте от общего туберкулеза. Вскоре родилась еще девочка, ее снова назвали Анечкой, но ей не суждено было прожить и нескольких месяцев. Потом появились мои братья, погодки - Коля и Алеша, а еще спустя лет шесть снова родилась девочка и ее снова назвали Анной, это и была я. Я - Анна третья”.
Меня поразило такое упорство в выборе имени для дочери. Ведь даже очень здравомыслящий человек, на мой взгляд, не мог не поддаться ощущению рока, висящего в семье над именем Анна.
“Я думаю, - объяснила мне Анна Алексеевна, - имя Анна было так дорого маме вот почему. Моя бабушка умерла очень рано. Дедушка, Дмитрий Иванович Драницын, был чиновником довольно высокого ранга, вот и натура у него была чиновничья. Мне рассказывали, что человеком он был очень малоприятным, такой самодур - деспотичный и грубый. Детьми своими, которых у него было четверо, он тяготился, никакой привязанности к ним не испытывал, а, овдовев, постарался поскорее распределить их в разные институты подальше от себя. Мою маму еще маленькой он забросил в институт в Казань. И вот с этого времени большое участие в ее судьбе начала принимать родная сестра ее матери - Анна Ипполитовна Тюбукина-Филатова. У них с мамой возникла какая-то особая душевная близость, они сильно привязались друг к другу, стали очень дружны. Бесконечная любовь и благодарность к Анне Ипполитовне, согревавшей маму в ее сиротстве, и побуждала всех рождавшихся девочек называть в ее честь. <…>

Анна Ипполитовна Тюбукина-Филатова,
в честь которой дочь Крыловых получила свое имя.
1877 г.

Каникулы мама всегда проводила в имении у Анны Ипполитовны среди всей нашей многочисленной родни, а родня у нас была колоссальная - Филатовы, Ляпуновы, Жидковы, Сеченовы. Молодежь - бесконечное количество двоюродных братьев и сестер приблизительно одного возраста, очень либеральные и просвещенные люди. Достаточно сказать, что племянницей моей бабушки была знаменитая революционерка Вера Фигнер. И мама все время вертелась в этом либеральном обществе. Неудивительно поэтому, что, окончив институт в Казани, она сразу же решила ехать в Петербург и поступать там на Высшие женские (Бестужевские) курсы. Тогда в либеральных кругах считали, что в России должна быть культура и женщине непременно нужно продолжать образование, работать, быть самостоятельной, а не только женой и матерью”.

В Петербурге и произошло знакомство юной Елизаветы Дмитриевны Драницыной с блестящим морским офицером - Алексеем Николаевичем Крыловым. Надо сказать, что они были достаточно близкими родственниками - троюродными братом и сестрой.
“Когда мама решила ехать в Петербург поступать на курсы, - продолжает свой рассказ Анна Алексеевна, - Анна Ипполитовна написала в Петербург своей родственнице - Софье Викторовне Крыловой и попросила опекать молодую девушку. И тут довольно скоро начался роман у мамы с Алексеем Николаевичем. Софья Викторовна была сначала в ужасе: как это так, ей поручили девушку, и вдруг сын решил на ней жениться. К тому же - близкие родственники. Но в конце концов все уладилось. Мама вышла замуж, еще не окончив курсов, - выпускалась она уже не Драницыной, а Крыловой”.

Алексей Николаевич и Елизавета Дмитриевна Крыловы вскоре после бракосочетания.
Начало 90-х годов.

Карьера Алексея Николаевича Крылова была блестящей и стремительной. Ко времени рождения Анны Алексеевны он уже крупный ученый, математик, кораблестроитель, произведен в подполковники.

“В моих детских воспоминаниях отец - высокого роста, плечистый, с густыми черными волосами и окладистой черной бородой. Творчество всегда его поглощало, оно было частью его жизни. Алексей Николаевич никогда не бывал праздным. Чтобы отвлечься от одной работы, он находил другую. Но это не был кабинетный ученый, он всегда находился среди людей. Блестящий рассказчик, очень остроумный, он любил веселый соленый анекдот и шутку. В молодости папа играл в теннис, ездил на велосипеде и очень увлекался стрельбой в цель.
Отец и дочь. На даче в Финляндии. 1904 г.
Когда я была совсем маленькой, мы жили на Зверинской, это недалеко от Тучкова моста, на Петроградской стороне. И вот там, на Зверинской, я помню бабушку и дедушку Крыловых, которые постоянно к нам приходили. Дедушка меня всегда дразнил, и поэтому я его немного побаивалась. Бабушка очень любила нас всех обшивать - всевозможные блузы, которые мы носили летом, - это все делалось руками бабы Сони. Я воспитывалась очень демократически, по нашим теперешним выражениям. Папа был достаточно обеспеченным человеком, но у нас в семье никогда не было стремления к роскоши, была хорошая интеллигентская среда. Любимая книга мамы - Некрасов, особенно “Русские женщины”. Они запали мне в душу с самого детства. Вероятно, отсюда мое чувство долга перед Петром Леонидовичем - дружба и стремление никогда не подводить, полное доверие, полная поддержка во всех случаях жизни.

Семья Крыловых в квартире на Зверинской ул. в Санкт-Петербурге.

Слева от Ани - дедушка Николай Александрович, справа - бабушка Софья Викторовна и брат Алеша. За спиной Ани стоят ее мама Елизавета Дмитриевна, брат Коля и отец Алексей Николаевич. Около 1910 г.
Позже мы переехали на Каменноостровский, где родители снимали очень хорошую большую квартиру на втором этаже. У нашего дома был громадный задний двор и большой запущенный сад. Во дворе дома находился крошечный механический завод, принадлежавший друзьям Алексея Николаевича. На этом заводике делали все его необыкновенные приборы. Он был знаменит именно изготовлением уникальных приборов ручной работы.
Аня с матерью в Петрограде. 
Шла первая мировая война. Началась эта страшная война 1914 года. Изменилась жизнь и нашей семьи. Мама окончила курсы медсестер и все время работала в разных госпиталях, в лазаретах. Да и в доме у нас постоянно бывали, а иногда и жили раненые солдаты. Мама вела довольно большую работу, но все это было совершенно незаметно, как само собой разумеющееся. Детей военные события пока не коснулись - братья поступили в Политехнический институт на кораблестроительный факультет, а я продолжала учиться в школе.

Примерно в это же время у папы возник очень серьезный роман с Анной Богдановной Ферингер. Для мамы это был тяжелейший удар - узнать о папиной измене. Она была в этом отношении безо всяких компромиссов и не могла даже подумать, что если Алексей Николаевич ей изменяет, то может быть хоть какое-нибудь прощение. Мама поручила нас своей сестре Ольге Дмитриевне, а сама уехала на фронт сестрой милосердия. Когда мама уехала на фронт, папа был очень этим озадачен, но мама, если что-то важное решала для себя внутренне, уже не могла от этого отойти.

На фронте мама пробыла около полугода, и когда вернулась домой, внешне у нас в семье все сохранялось как прежде. Но война продолжалась, и жить становилось все сложнее и сложнее. К тому же весной 16-го года начался призыв студентов младших курсов в действующую армию. Братьям пришлось уйти из института, и они поступили в юнкерские училища: Алеша - в Михайловское артиллерийское, а Коля - в Инженерное. Это давало возможность идти в армию не солдатами, а самым младшим офицерским чином, прапорщиками, наверное.

Кончался 16-й год. Я хорошо помню волнение в доме - убийство Распутина, радость, разговоры, детали убийства. Это взбудоражило всех, произвело колоссальное впечатление на интеллигенцию. Говорили о том, что делается на фронте, какой развал. После Нового года, 1917-го, начались бурные события. Конец февраля - революция, отречение царя, общая радость, все вздохнули свободно. Интеллигенция встретила Февральскую революцию очень хорошо.

Запечатлелись в памяти споры взрослых, которые меня мало касались, и такая картина: белая кафельная печка, фигура папы. Он или стоит около печки, или сидит утром за столом, но видна только газета. Он просматривает “Новое время”. Мама читает “Речь”.

Летом 17-го года стало трудно с продовольствием, и было решено, что старшие классы нашей школы вместе с некоторыми родителями переедут на юг, в Анапу. На юге было жить легче.

С этого времени семья наша распалась окончательно - мы с мамой уехали в Анапу, папа остался в Петрограде, братья ушли на фронт. Коля довольно быстро соединился с нами в Анапе. Алеша воевал до полного распада германского фронта.

Через некоторое время Алеша покинул Западный фронт и включился в Белое движение. Коля тоже ушел в Белую армию, хотя был абсолютно не военным человеком, воевать для него было ужасно. Но как офицер он не мог не войти в эту армию. Алеша со своим темпераментом больше подходил к войне, она его как-то захватывала. Очень скоро мы с мамой получили известие, что Коля убит под Ставрополем (17 ноября 1918 г.).

В 19-м году к нам в Анапу на короткий срок заехал Алеша и отправился дальше в Новороссийск. Там он вскоре поступил на бронепоезд, воевал и под Харьковом тоже был убит (9 июля 1919 г.).

Эти страшные смерти, гибель обоих сыновей, потрясли маму. Она была в ужасном состоянии. У нее произошел какой-то душевный переворот - она стала очень религиозным человеком и в этом находила успокоение. Мама решила, что меня нельзя оставлять в России - того и гляди я тоже уйду на фронт, тогда такое было настроение. А любила меня мама страстно. Но это я оценила много позже и, вероятно, часто доставляла ей если не горе, то боль. Но я была совершенно самостоятельна в своих вкусах, своих связях, дружбе и вообще в жизни. Я тоже очень любила маму, но близости, которой ей бы хотелось, у нас не было.

Мама решила эмигрировать, мы уехали за границу и через некоторое время обосновались в Париже. Когда мы переехали во Францию, там уже был в командировке папа. Мы встретились. После пережитой трагедии - гибели сыновей - родители помирились вполне. Мама поняла, что семейной жизни у них не может быть, но дружба и любовь остались. Существовала я - и для того, и для другого. Они оба сосредоточили свою любовь на мне и как бы в этом снова слились духовно. Их соединило общее горе и любовь ко мне, единственному оставшемуся ребенку из пяти! Папа всегда смотрел, чтоб мы с мамой ни в чем не нуждались, чтоб у нас было достаточно средств.
 

Отец и дочь в Париже. 

Начало 20-х годов.

В Париже папа жил с Анной Богдановной Ферингер, которая и была причиной разрыва родителей. Занимался самыми разнообразными флотскими делами. Кроме того, он никогда не прекращал научной работы, ведь он был математик, а математику не надо лаборатории, ему нужны карандаш и бумага. Я думаю, что ему просто хотелось жить за границей. Мой отец всегда находился вне политических событий. Он для своего класса был чрезвычайно странным человеком, принимал любое правительство, не обращая на него особенного внимания. Все правительства были одинаково плохи для него, он никакого не уважал и никакому не доверял. Теперь, когда я смотрю на его жизнь, то понимаю, что Алексей Николаевич смотрел на наше правительство, как на землетрясение, наводнение, грозы. Что-то существует такое, но надо продолжать свое дело. Поэтому отец совершенно спокойно после Октябрьского переворота оставался, собственно, в том положении, в котором был раньше, преподавал в той же Морской академии. И, в конце концов, ему предложили стать начальником Академии, на что он согласился.

Конечно, это было в высшей степени странно: шел 18-й год, папа был полный царский генерал и, несмотря на это, совершенно спокойно стал начальником Академии. И тут ему пришлось читать лекции по высшей математике такому контингенту слушателей, которые, на мой взгляд, вообще не знали математики. Это был младший состав, а не офицеры. Но будучи совершенно блистательным лектором, отец все это превзошел, и его слушатели, главное, это превзошли. Он, собственно, их воспитал. Алексей Николаевич считал, что на нем лежит ответственность за судьбу русского флота и нужно делать свое дело. Он много лет работал за границей, мог там остаться, но ему это не приходило в голову. Его психология очень интересна, потому что это совершенно не психология людей его класса”.

Пока Анна Алексеевна жила в Париже, она довольно часто виделась с отцом. Переписка между ними началась лишь после замужества Анны Алексеевны и ее переезда к Петру Леонидовичу в Кембридж весной 1927 г. К сожалению, в архиве Мемориального музея П.Л. Капицы сохранились только письма А.Н.Крылова.
 

А.Н.Крылов - А.А.Капице

Алексей Николаевич Крылов. 1920-е годы.

23 июля 1927 г.

Париж

Милая Аня!

Вчера меня призывал наш Генеральный консул Отто Христианович Ауссем и сказал, что тебе паспорт из Москвы разрешено выдать. Для этого необходимо:

1) Чтобы ты заявила, какую хочешь носить фамилию, т.е. Капица или Крылова - двух нельзя.

2) Прислала 4 фотографических карточки.

3) Прислала 12 долларов, если хочешь паспорт на годичный срок.

4) Перечислила свои приметы:

а) Рост (в см).

б) Цвет волос.

в) Цвет глаз.

г) Нос.

д) Особые приметы.

Можешь писать и так:

Рост - дылдоватый.

Волоса - карие.

Глаза - когти.

Нос - луковицей.

Особые приметы: на лбу рожки еще не пробились, но места для них обозначились… <…>


22 октября 1927 г.

Париж

Милая Аня!

Получил твое письмо. Спасибо за поздравления и пожелания.

В конце будущей недели, вероятно, выеду в Москву, куда меня вызывает Нефтесиндикат для доклада о ходе постройки и о заказе еще двух таких же теплоходов. Побуду там и в Ленинграде, вероятно, недели три, так что вернусь сюда около 1-го декабря.

Я боюсь, что у Елизаветы Дмитриевны не хватит денег, тогда ты ей пошли после ее возвращения в Париж фунтов десять, я затем, когда вернусь, тебе переведу. На днях я должен принимать так называемый Онегинский музей *, думаю его заодно пополнить некоторыми замечательными редкостями: так на Quai я видел тот самый пистолет, из которого убит Пушкин (цена 5 фр.), и кружевные панталончики Наталии Николаевны. Подлинность их несомненна, так как у них оборвана пуговица. Пушкинский дом Ак. наук, вероятно, созовет Reinach’a, Dussaud ** и пр., чтобы решить следующие огромной важности вопросы:

1. Оборвана ли эта пуговица самою Наталией Николаевной, несколько торопившейся, когда ей было: “кюхельбекерно и тошно” или эта пуговица оборвана торопившимся Дантесом.

2. Где находится теперь эта пуговица? Я имею сведения, что она в Мельбурне, и если пр. Гофман просил Ак. наук об ассигновании в его распоряжение 300 фунтов, чтобы съездить в Константинополь, где по слухам продавался веер Нат. Ник., то я хочу просить 500 фунтов, чтобы съездить в Мельбурн и разыскать знаменитую пуговицу. <…>

* Созданный в Париже А.Ф.Онегиным Пушкинский музей был им подарен Пушкинскому дому (Институту русской литературы) в Ленинграде. А.Н.Крылов и А.Б.Ферингер организовали передачу в СССР собранной А.Ф.Онегиным коллекции.

** Рейнак С. (1858-1932), французский филолог и археолог. Дюссо Р. (1868-1958), французский историк, археолог и семитолог. В 1910-1928 гг. хранитель Лувра.


31 декабря 1927 г.

Москва

Милая Аня!

Поздравляю тебя и Петра Леонидовича с Новым Годом и желаю Вам всего хорошего и счастливого.

Как видишь, мое пребывание здесь затянулось гораздо дольше, чем я рассчитывал *, потому я просил Нефтесиндикат в Париже перевести тебе мое жалование за ноябрь - это для мамы, которой ты и передавай, сколько ей будет нужно, по мере надобности или как будет удобнее.

Кроме того, я просил Анну Богдановну переслать тебе мою книжку, ты также передай ее маме, когда она приедет.

Т.к. Анна Богдановна всегда очень нервничает, то ты ей ничего лишнего и меня касающегося не пиши. <…> **

* Осенью 1927 г. власти задержали Крылова в России и больше не выпускали за границу.

** Крылов имеет в виду свой разрыв с А.Б.Ферингер и объединение в Ленинграде с другой женщиной - Надеждой Константиновной Вовк-Россохо, или, как ее звали в семье, - Вовочкой.


25 марта 1928 г.

Ленинград

Милая Аня!

Давно собирался тебе написать и пожелать всяческих благ моему внуку, которого даже не знаю, как Вы обоктябрили или окрестили, я предлагаю назвать его или Асклипмодотат или Крокодилом, будет всю жизнь родителей поминать.

Передай прилагаемую записку П.Леон. Дело вот в чем - Cambridge Inst[rument] C[ompany] * изготовляет приборы (сейсмографы) системы Б.Б.Голицына. Может быть, узнав о болезни и тяжелом положении его вдовы, они признают возможным послать ей хотя бы малое вознаграждение за пользование изобретением Бор. Бор. Голицына. Для них какие-нибудь

5 ф. ст. время от времени ничего не значат, а здесь это будет уже большая помощь. Попроси П. Леонид. при оказии переговорить, вероятно, он в Cambridge Inst. C. публику знает.

* Кембриджская инструментальная компания.


8 апреля 1928 г.

Ленинград

Милая Аня, сегодня получил посылку кофе, - спасибо, но ты сделала ошибку. Я тебе писал, что надо посылать не более двух килограммов, т.е. четырех английских фунтов, ты же насыпала в жестянку 2 кг 600 г, поэтому за 2 кг взяли пошлину по 5 руб. за кг, а за 600 г избыточных - по 2 р. 50 к. за 100 г, т.е. 15 руб. Имей это в виду, и если что попрошу прислать и укажу норму, то надо ее соблюдать точно.

Милая Аня, написал тебе открытку №1, показал Вовочке (Н.К.Вовк-Россохо. - Е.К.), и она меня разнесла: за твое здоровье в день твоего рождения пили вкусный кофе, за который тебе сказал одно слово спасибо и написал десять строк назидания. И вышел, как Вовочка говорит, неблагодарное животное. Всего хорошего всем вам, жду фотографий, чтоб видеть тебя толстухой.



 
22 июня 1928 г.

Ленинград

Милые и дорогие Лиза и Аня!

Виноват перед Вами, что так долго не писал.

Совсем окунулся в академическую жизнь, но, кроме того, имею и другие занятия практического рода, состоя консультантом Нефтесиндиката и Научно-технического управления морским ведомством.

По Нефтесиндикату участвую здесь в Центр[альном] суд[остроительном] бюро по проектированию нефтеналивных судов и присматриваю на заводе “Русский дизель” за изготовлением цилиндров для “Азнефти” и “Грознефти” взамен лопнувших. По Науч. техн. упр. Главным образом занимаюсь по артиллерии, написал целую книгу (около 15 п[ечатных] листов) о вращательном движении снаряда, теперь начинают печатание. Кроме того, разрабатываю программу интересных опытов на осень в Севастополе.

Без малого каждую неделю езжу в Москву по судостроительным делам. Обыкновенно на один, много на два дня. Поезда очень удобные, вечером в 11 ч. 30 мин. ложусь спать в международном вагоне, утром в 9 ч. 30 мин в Москве, а на другой день утром опять дома.

Академия теперь занята предстоящими выборами 40 новых членов примерно в декабре месяце.

Поблагодари Петра Леонидовича за все, что он сделал для Голицыной, я получил от нее письмо, но оно относится, по сути, не столько ко мне, а к Петру Леонидовичу, который все выхлопотал. <…>


9 ноября 1928 г.

Ленинград

Спасибо тебе, милая Аня, за твое письмо и за сообщение о гениальности моего внука. О.И. (Ольгу Иеронимовну Капицу, мать Петра Леонидовича. - Е.К.) мне повидать еще не удалось, и я про него знаю только, что “палец в рот ему не клади”.

Вижу, что ты пробуешь писать на машинке, но тебе следует 1) переменить ленту, 2) смазать ее чернилами или как это там делается, чтобы было отчетливее, и 3) поставить новый цилиндр со шрифтами, а то представляется, что на всем развале не нашлось более расхлябанной, но все-таки читать можно.

Статью П. Леон. получил, спасибо большое, просмотрел. И, хотя этими вещами не занимаюсь, но думаю, что таких статей “крокодилу” (прозвище Э.Резерфорда, данное ему П.Л.Капицей. - Е.К.) не часто приходится представлять в Royal Society. Абрам Федорович Иоффе очень хвалит, а в таком деле на него положиться можно. Посылаю П. Леон. две моих статейки. <…>


9 января 1929 г.

Ленинград

Милая Аня!

Давно тебе не писал. Карточку моего внука получил и по его виду и твоему описанию не сомневаюсь в его гениальности.

Я все по-прежнему два дня каждую неделю в Москве, а пять дней здесь. В Москве дело живое - Совторгфлот разрабатывает типы и общие проекты судов, которые будут строиться в ближайшее время. Работа в техническом отделе поставлена очень разумно, заседания ведутся деловито, без болтовни, так что работать приятно. <…> В Академии выборная страда кончилась, так что осталось лишь Общее собрание 12 января, которое должно утвердить выборы, но это больше формальность. Кроме того, по Академии мне приходится сидеть в заседаниях Президиума два раза в неделю - эти заседания невыносимы по мелочности и пустяковине, которые обсуждаются часами. Я предупредил, что, как войдут новые члены, то я от обязанностей академика-секретаря Отделения отказываюсь, пусть выберут кого помоложе и чистого ученого, а я обсуждать полчаса вопрос вроде того, кого посылать в составе делегации на 50-летний юбилей Казанского археологического общества, не могу, мне такая пустяковина противна. <…>


20 января 1929 г.

Ленинград

В прошлый четверг А.Ф.Иоффе дал мне подписать вместе с П.П.Лазаревым представление П. Леонид. в члены-корреспонденты Академии и сообщил, что в середине апреля ты собираешься вместе с ним приехать сюда. I believe you are both just as childishly unreasonable as your baby * - ты теперь взрослая дама, так по-английски оно вежливее выходит. Ты, видимо, забыла, что у нас новый стиль и середина апреля - это по старому начало апреля, т.е. самое худое время - Нева обыкновенно еще не прошла, с улиц скалывают грязный зимний лед - погода ни весна, ни зима, самая что ни на есть для простуды, а проживая так долго, как ты, в южных и теплых климатах, от нашей апрельской весны отвыкаешь. Ты должна помнить про бывший у тебя плеврит и пр.

Насколько отвыкаешь от климата, скажу про себя. Я жил в Питере с 1877 г. по 1921 г., т.е. 44 года и, как знаешь, зиму и лето ходил в том же самом пальто, никогда не хворал, разве только насморком и хрипотой на два дня. Так вот, вернувшись в прошлом году сюда (в ноябре), я к концу ноября захватил какой-то поганый кашель, который и мучил меня до июня. Я в этом году, опасаясь повторения, перешил Николая Александровича (отца Алексея Николаевича. - Е.К.) енотовую шубу на пальто, и пока хорошо.

Сюда можно приезжать и тебе и П.Л. не в середине апреля, а в середине мая, когда будет уже тепло и весь лед будет свезен, улицы вычищены и погода вообще теплая. <…> Пошевели мозгами и, прежде чем ехать, сообрази все как следует. <…> **

* Я полагаю, что вы оба столь же по-детски неблагоразумны, как и ваш ребенок (англ.).

** Крылов пользуется намеками и иносказаниями, желая предостеречь Капиц от приезда в СССР. Беспокоясь, что Анна Алексеевна и Петр Леонидович могут этого не понять, он просит математика Я.В.Успенского, отправлявшегося в командировку за границу, где можно было не опасаться перлюстрации писем, написать Капицам все как есть. Кстати, сам Успенский из зарубежной командировки не вернулся, стал “невозвращенцем”.

Я.В.Успенский - П.Л.Капице 9 апреля 1929 г. (Берлин):

Многоуважаемый Петр Леонидович!

Пишу Вам по поручению Алексея Николаевича Крылова, который просил меня сообщить Вам о нижеследующем. А.Н., узнав, что Вы собираетесь приехать в СССР для временной работы, убедительно просит Вас не делать этого. Положение сейчас таково, что никаким гарантиям того, что Вас по истечении некоторого срока выпустят обратно, доверять нельзя. Приехав однажды в СССР, Вы рискуете остаться там навсегда. Но, допустив даже, что этого не случится, все-таки можно очень сомневаться, что Вам удастся вести работу при таких условиях, какие Вы имеете в Кембридже. Поэтому А.Н. просит Вас отменить Ваш приезд в СССР и известить об этом А.Ф. Иоффе под каким-либо благовидным предлогом или еще тянуть дело так, чтобы не сказать ни да, ни нет. Обо всем этом нужно писать осторожно и дипломатически, что Вы, вероятно, и сами понимаете. <…>

С искренним уважением, Я.Успенский

Анна Алексеевна и Петр Леонидович на этот раз к настойчивым предостережениям Крылова прислушались и в Россию не поехали.

1 апреля 1929 г.

Ленинград

<…> Мама пишет, что ты стала совсем belle-femme, непременно снимись и пришли фотографию, да не любительскую дрянь, а хорошую. <…>


28 сентября 1929 г.

Ленинград

<…> Сегодня возвращался из Москвы с П.П. Лазаревым. Передай П.Леон., что Crowther’у * в Москве было оказано полное внимание - П.П. сам ему показал все главнейшие научные учреждения. Так что Crowther мог получить в короткое время полное представление о их работах. Вероятно, он будет описывать это в “Manchester Guardian”, если тебя не затруднит, пришли его статьи, интересно, что он скажет - видимо, парень толковый…

Затем еще к тебе просьба: закажи какому-нибудь книготорговцу, чтоб он достал в Лондоне “Report of the Commitee appointed by the President of the Board of Trade to advise an Load lines of Merchant Ships”.

Этот Report вышел недавно, предлагаются новые правила “грузовой марки” и высоты борта. А так как мы спешно проектируем громадный танкер, то, чтобы не пришлось переделывать, надо сразу сообразовать с новыми правилами. Одно мне удалось предугадать - по старым правилам для нашего корабля превышение носа над срединой полагали не менее 2,45 метра, я велел делать 3,5 - по новым правилам будет требоваться не менее 3,30 м, ну да всего не угадаешь.

Твою карточку все жду, может быть, к совершеннолетию Сережи и получу. <…>

* Дж.Краузер был научным публицистом и приехал в Россию, чтоб написать о развитии науки в СССР, с рекомендательным письмом Капицы.

4 ноября 1929 г.

Ленинград

Спасибо тебе за присланный Report, он мне весьма пригодился, видимо, здесь это пока единственный экземпляр и в Судопроекте с ним не расстаются. <…>

Жду карточку!


31 декабря 1929 г.

Ленинград

<…> Спасибо тебе за карточку, которая в смысле фотографического искусства очень хороша, но видно, что фотограф нагнал на тебя такую серьезность, как будто ты собираешься представиться архиепископу Кентерберийскому.
 

Анна Алексеевна в 1929 г. 
Снимок сделан по просьбе отца.

Я по-прежнему занят проектом 15 000-тонного теплохода - проект подходит к концу, надо торопить, т.к. решено строить сразу два таких корабля. <…>

Ты писала, что П.Л. занят устройством новой лаборатории холода и сжижения газов, передай ему, что надо соблюдать крайнюю осторожность при накачивании под большими давлениями кислорода, особенно надо опасаться масла в цилиндрах насоса, сепараторах или баллоне. Когда давление кислорода достигает 150 атм., то масло само воспламеняется и происходит взрыв. Пусть хорошенько разузнает и примет все предосторожности. Пока не умели обращаться, у нас лет 28 тому назад было несколько случаев. <…> *

* П.Л.Капица - Крылову 18 января 1930 г. (Кембридж):

Дорогой Алексей Николаевич,

<…> Что касается Ваших замечаний насчет мер предосторожности, то большое спасибо за них. Я все время озабочен ими. Мы думаем производить до 9 литров жидкого водорода в час, и это большая опасность. Будем употреблять вместо жидкого воздуха (для предварительного охлаждения) жидкий азот. Машина для егo получения в больших количествах уже работает (12 литров в час). Потом у нас налажена вентиляция. Есть один аппарат, который обнаруживает 1-2% водорода в комнате. Этот детектор приводит в действие реле, причем все машины автоматически останавливаются, а окна открываются. Думаем насчет испытания к середине будущего месяца…

Внук Ваш растет и умнеет. Проявляет значительные зачатки ума и сообразительности, игрив и весел и нас всех забавит. Особо любит он ездить на автомобиле и ревет, когда его мало катают.

Анна регулярно ходит в библиотеку. Что там делает, не знаю, но, по-видимому, занимается. Все мои стремления убедить ее, чтобы она поступила тут в университет, остались без успеха, ее прямо принимали как В.А. (бакалавра искусств. - Е.К.) и предлагали защищать после написания докторскую диссертацию. Может быть, Ваше отцовское внушение повлияет.

Может быть, соберемся этим летом (август - сентябрь) в Питер. Что Вы об этом думаете? С Вашими советами, как Вы знаете, мы весьма считаемся…


4 февраля 1930 г.

Ленинград

<…> Письмо твое и карточку Сережи получил дня четыре тому назад, а сегодня получил и кофе - спасибо большое.

Карточка Сережи меня невольно заставила вспомнить книгу, изданную лет 45 тому назад знаменитым балетоманом и еще более знаменитым взяточником К.А.Скальковским “О женщинах”.

О ее содержании можешь судить по началу: “ Женщина состоит из души, тела и платья. Самое несомненное это то, что у нее есть тело, платье не всегда бывает и без платья женщина много интереснее, нежели в платье. Что касается души, то, хотя и исписаны горы фолиантов за и против ее существования у женщины, но вопрос этот и до сих пор окончательно не решен”. Так вот, Скальковский в одном месте пишет: “только та жена верна своему мужу, у которой некрасивые колени”. Хотя у Сережи и очень красивые колени, но это не резон, чтобы их ставить в фокус при съемке карточки, а лицо не в фокусе. <…>

Анна Алексеевна и Петр Леонидович Капицы. Кембридж. 1930 г.


6 мая 1930 г.

Ленинград

<…> Послал тебе вчера опять в письме поручение - прости, что надоедаю, хотел тебе что-нибудь послать в подарок и, написав “6 мая 1930 г.”, вижу, что по старому стилю это столетие со дня рождения моего отца, а твоего деда Николая Александровича. <…>

Переписка Н. Ал. с моей бабушкой, его матушкой Марией Михайловной охватывает 50 лет с 1842 по 1892 г. Особенно замечательны письма за время 1854-1857 г., т.е. Крымской войны, воцарения и коронации Александра II *. Здесь можно проследить, как молодой лихой офицер, сперва горячий патриот, превращается в ненавистника царей и их режима.

Много повлияло, например, и то, что их батарею на войну послали с 60-ю зарядами на орудие, а на коронацию с 500 для салютов. <…>
 

* Значительная часть этих писем сохранилась в архиве семьи Капиц и представляет собой уникальный исторический документ, требующий публикации и изучения.

24 апреля 1931 г.

Ленинград

<…> Как я подсчитал, то оказалось, что я целые полгода тебе не писал, но зато тебе писала Вовочка. Не сердись и пиши.

Посылаю тебе циркуляр Лондонского отделения ВОКСа, т.е. Всесоюзного общества культурных связей, Центральное управление которого в Москве. Из этого циркуляра ты увидишь, что через него можно получать интересующие тебя плакаты*. Надо тебе сказать, что здесь книги расходятся так быстро, что если две-три недели пропустить, то и не достанешь.

Это не только художественные издания, так моя книжка, изданная А.Н. о расчете балок в 1000 экз., разошлась в два месяца. Академия решила напечатать второе издание, и уже есть заказов из провинции на 6000 экз. <…>
 

* Анна Алексеевна коллекционировала плакаты первых лет после революции.

18 сентября 1931 г.

Ленинград

<…> Спасибо тебе за фотографии внуков, но все-таки советую тебе вместо Андрея давать Сергею как игрушку или какую-нибудь куклу или щенка. Они гораздо прочнее, а щенок еще тем хорош, что через год он будет себя считать умнее Сергея и будет нянчить его. Подумай об этом. <…>


13 апреля 1932 г.

Ленинград

<…> Вчера мне попал у букиниста прекрасный экземпляр полного Собрания сочинений П.Н.Лебедева. Спроси у П.Л., есть ли у него эта книга, если нет, то я пришлю. Приборы, построенные Лебедевым своими руками для измерения светового давления и некоторые другие, почти так же деликатны и нежны, как и некоторые приборы П. Леон. Но все-таки у Лебедева они размерами с черного таракана, а у П. Леон. побольше блохи, но меньше клопа…


12 февраля 1933 г.

Ленинград

<…> Ольга Иеронимовна дала Вовочке твое письмо о моих внуках и об открытии Лаборатории * или, лучше сказать, о приготовлении к нему. Т.к. П. Леонид. в “вере исправился” и более адское “зелие тютюн” не сосет, то догадался ли он поднести свою старую трубку Boldwin’у ** - вот то бы фурор был. А о тютюне, или табаке, в гл. ХХV ст. 11-ой Уложения царя Алексея Михайловича сказано: “на Москве и в городах о табаке заказ (по-старинному значит “запрет”) учинен крепкий под смертною казнию, чтоб нигде Русские люди и иноземцы всякие табаку у себя не держали и не пили и табаком не торговали. А кто Русские люди и иноземцы учнут торговати: и тех людей, продавцов и купцов (значит покупателей), велено имати и присылати в Новую Четверть и за то людям чинить наказание большое без пощады, под смертною казнию, и дворы их и животных имая продавати, а деньги имати в Государеву казну…” Так-то учили курильщиков всего 284 г. тому назад.

На открытие Лаборатории все академики-физики, и я с ними, как числящийся по мат. физике, послали Петру Леон. приветственную телеграмму, получил ли он ее? Так как ты нахрапом была на открытии Лаборатории, то опиши, как оно происходило, какие говорились спичи, где вас, присутствующих “ladies”, посадили и поминали ли вас, т.е. начинали ли спичи словами: “My Lord Chancellor, ladies and gentlemen” или обращались к одним джентльменам? В старину Кембриджский университет придерживался монастырских порядков, и там явно ваше женское сословие не жаловали. Тайно - это другое дело. Даже сам Ньютон в своем знаменитом ругательном письме к философу Локку выговаривал ему, что Локк “вредит ему во мнении женщин”.

* Речь идет о торжественном открытии Мондовской лаборатории, построенной Лондонским Королевским обществом специально для П.Л.Капицы. См.: Природа. 1994. №4.

** Болдуин С. (1867-1947), премьер-министр Великобритании в 1923-1929 и 1935-1937 гг., с 1930 г. - канцлер Кембриджского университета. Участвовал в церемонии открытия Мондовской лаборатории.


2 июня 1933 г.

Ленинград

<…> Спасибо тебе за присланные иллюстрации. Они очень интересны и поучительны как показатели того, до каких нелепостей доходят в угоду требованиям роскоши диких американцев, забывая, что для корабля первый принцип “safety first”.

В 1910 г. на “Титанике” потонуло 1500 человек. Дождутся того, что на какой-нибудь “France”, “Normandie” потонет 3000, и тем не менее не проймутся, ибо ум человеческий ограничен, а глупость беспредельна. <…>


3 августа 1933 г.

Москва

<…> Пишу тебе из Москвы, куда приехал на три дня для обсуждения проектов нового типа теплоходов пассажирских - одного для Волги, другого для Черного моря. Суда будут великолепные…

Так как Вы намереваетесь приехать около 15-го августа, то мы с Вовочкой решили одновременно отпраздновать Вашу встречу и день моего рождения - мне минет 70 лет. А так как мой прадед и родоначальник бесчисленной филатовской породы Михаил Федорович жил до 97 лет, то и я хочу следовать его примеру и потому делаю тебе следующие заказы:

<…> Я терпеть не могу, когда подошвы у сапог намокают, поэтому всегда подбиваю резиновые подошвы, а у меня извелись гвозди. Привези с полфунта гвоздей обойных малых, но не проволочных, если найдешь, то красной меди, они лучше расклепываются, а если нет, то железных…


26 декабря 1933 г.

Ленинград

Merry Christmas and Happy New Year, так полагается в Англии начинать письмо в рождественские дни. Хотя ты и получишь это письмо уже после Рождества, но советую тебе последовать примеру гоголевского городничего Сквозника Дмухановского, который свои именины праздновал и на Антона, и на Онуфрия, а городские купцы должны были приносить ему праздничные даяния в оба эти дня. Так и ты отпразднуй и по новому, и по старому стилю… Но вот чего Гоголь не предвидел - это кому платили праздничные петербургские частные приставы, наверное, и ты не догадаешься. Это кучерам и шоферам высочайших и высоких особ. Это при мне рассказывал старику Вепщеру в 1912 г. частный пристав Петербургской части полковник Кек.

Как ты знаешь, мостовые в Петербурге не отличались исправностью, да по характеру самого грунта и не могли быть постоянно исправны. Этим и пользовались кучера и шоферы. Если он везет по улице, принадлежащей к такой части, частный пристав которой должные дары принес, то каждую ямку, каждую рытвинку объедет осторожненько. Но зато, где дары не принесены, то нарочно погонит так, чтобы на каждой колдобине тряхнуть, да так, чтоб особе все печенки отбить. Приедет особа злющая презлющая в Государственный Совет, встретит Министра внутренних дел: “Ах, Ваше...ство, что это градоначальник смотрит, ехал я по такой-то улице - все печенки отбил. Можно же мостовую в порядке держать, вот по таким улицам даже не тряхнуло”. Министр - градоначальнику нагоняй, градоначальник - частному приставу: одному - головомойка, а другому - благодарность. Догадлив русский человек. <…>


16 февраля 1934 г.

Ленинград

<…> Вероятно, перепечатано и в английских газетах печальное известие, что “Челюскин” льдом раздавлен и затонул. Экипаж сошел на лед. Это тебе назидание - ты хотела проситься в полярное плавание на лето. Это плавание не для туристов, и остров Врангеля не Мальта и не Сицилия. <…>

* * *

В конце лета 1934 г. Анна Алексеевна и Петр Леонидович приехали в Россию на собственном автомобиле. Они совершили замечательное путешествие через Скандинавию. Крылов в письмах подробно инструктировал их, советовал к кому надо обратиться за помощью, какой путь избрать. Это последние большие письма Алексея Николаевича к дочери. После того, как Капицы перебрались в Россию, переписка носила чисто деловой характер, т.к. они могли достаточно часто видеться, а во время войны даже жили вместе в эвакуации в Казани.

После смерти отца Анна Алексеевна передала весь архив и все его вещи в Мемориальный музей А.Н.Крылова в Петербурге, а себе оставила лишь несколько памятных ей вещиц, сложив в коробочку с надписью “Папины пустячки”, да связку его писем.

Петр Леонидович и Анна Алексеевна в доме на Николиной Горе. 70-е годы


 




Апрель 2004