31.07 1991 г.

И.П. Павлов

О РУССКОМ УМЕ
.
.
___Весной 1918 рода великий русский ученый, лауреат Нобелевской премии академик И. П. Павлов выступил в Петрограде с двумя публичными лекциями “Об уме вообще и русском в частности”.

Мотивом этих лекций, во его словам, было “выполнение одной великой заповеди, завещанной классическим миром последующему человечеству... Заповедь эта очень коротка, она состоит из трех слов: “Познай самого себя”, выполняя классическую заповедь, я вменил себе в обязанность попытаться дать некоторый материал к характеристике русского ума”.

В первой лекции, посвященной человеческому уму вообще, и прежде всего — уму естественнонаучному, И. П. Павлов установил и охарактеризовал восемь “основных свойств и приёмов, какими обладает надлежащий, действующий ум”. Во второй лекции, которую мы с незначительными сокращениями печатаем сегодня, он приложил “эту характеристику, как критерий, как мерку к русскому уму”.

Можно догадываться о причинах, побудивших И. П. Павлова обратиться к классификационным особенностям “русского ума”: в разорённой, голодной стране, погибающей в огне гражданской войны, его собственный ум ученого-аналитика пытался нащупать и понять причины наступившей катастрофы...

На наш взгляд, актуальность этого текста несомненна: прочитать его полезно и тем, кто упорно идеализирует свой народ, полагая в этом сущность истинного патриотизма, и тем, кто видит все зло в отсутствии традиций европейской демократии и убеждён, что для того, чтобы стать Западом, надо просто все сделать, как на Западе.

Между лекцией академика Павлова и нами лежит эпоха. Эта эпоха многому научила нас, но, кажется, еще не научила главному: уметь ценить реальность выше иллюзий.

Сомневающихся в патриотизме И. П. Павлова отошлем к страницам Герцена и Чаадаева, Гоголя и Розанова. Кроме того, учтём, что, сын Российской империи, ученый привычно именует русским все её пёстрое население и ведёт речь, собственно, об уровне общественного сознания.

Лекции И. П. Павлова, застенографированные его женой и выправленные самим учёным, никогда ранее не публиковались. Выражаем нашу признательность доктору Н. С. Хоролу, который ознакомил нас с первой лекцией.

Архивный фонд академика И. П. Павлова находится в Ленинградском отделении Архива Академии наук СССР. Для его собирания н изучения много сделала Комиссия по документальному наследию И. П. Павлова АН СССР. Мы благодарим председателя комиссии члена-корреспондента АМН СССР В. О. Самойлова и ученого секретаря Ю. А. Виноградова, любезно предоставивших нам публикуемый текст.

В настоящее время Павловская комиссия готовит к печати сборник документов великого ученого. Издание его, безусловно, станет заметным событием в культурной жизни страны. В сборник войдут, в частности, обе лекции об уме.

ОТДЕЛ КУЛЬТУРЫ “ЛГ”



___Возможностью познакомиться с извлечениями из лекций И.П. Павлова читатели VIVOS VOCO! обязаны любезности Сергея Коваленко, который предоставил нам электронный текст материалов, опубликованных в "ЛГ". Со временем мы надеемся разыскать полный вариант этих лекций.

 

.
.
МИЛОСТИВЫЕ ГОСУДАРИ!

Заранее прошу меня простить, что в гнетущее время, которое мы все переживаем, я сейчас буду говорить о довольно печальных вещах. Но, мне думается, или, вернее сказать, я чувствую что наша интеллигенция, т. е. мозг родины, в погребальный час великой России не имеет права на радость и веселье. У нас должна быть одна потребность, одна обязанность — охранять единственно нам оставшееся достоинство: смотреть на самих себя и окружающее без самообмана. Побуждаемый этим мотивом, я почёл своим долгом и позволил себе привлечь ваше внимание к моим жизненным впечатлениям и наблюдениям относительно нашего русского ума. <...>

В чём видеть русский ум? На этом вопросе необходимо остановиться. Конечно, отчётливо выступает несколько видов ума. Во-первых, научный русский ум, участвующий в разработке русской науки. Я думаю, что на этом уме мне останавливаться не приходится, и вот почему. Это ум до некоторой степени оранжерейный, работающий в особой обстановке. Он выбирает маленький уголочек действительности, ставит её в чрезвычайные условия, подходит к ней с выработанными заранее методами, мало того, этот ум обращается к действительности, когда она уже систематизирована и работает вне жизненной необходимости, вне страстей и т. д. Значит, в целом это работа облегчённая и особенная, работа, далеко идущая от работы того ума, который действует в жизни. Характеристика этого ума может говорить лишь об умственных возможностях нации.

Далее. Этот ум есть ум частичный, касающийся очень небольшой части народа и он не мог бы характеризовать весь народный ум в целом. Количество ученых, я разумею, конечно, истинно ученых, особенно в отсталых странах очень небольшое. По статистике одного американского астронома, занявшегося определением научной производительности различных народов, наша русская производительность ничтожная. Она в несколько десятков раз меньше производительности передовых культурных стран Европы. <...>

Поэтому, мне кажется, я прав, если в дальнейшем не буду учитывать научного ума. Но тогда каким же умом я займусь? Очевидно массовым, общежизненным умом, который определяет судьбу народа. Но массовый ум придется подразделить. Это будет во-первых, ум низших масс и затем ум интеллигентный. Мне кажется, что если говорить об общежизненном уме, определяющем судьбу народа, то ум низших масс придется оставить в стороне. Возьмем в России этот массовый, то есть крестьянский, ум по преимуществу. Где мы его видим? Неужели в неизменном трёхполье, или в том, что и до сих пор по деревням летом невозбранно гуляет красный петух, или в бестолочи волостных сходов? Здесь осталось то же невежество, какое было и сотни лет тому назад. Недавно я прочитал в газетах, что когда солдаты возвращались с турецкого фронта, из опасности разноса чумы хотели устроить карантин. Но солдаты на это не согласились и прямо говорили: “Плевать нам на этот карантин, все это буржуазные выдумки”. Или другой случай. Как-то, несколько месяцев тому назад, в самый разгар большевистской власти мою прислугу посетил её брат, матрос, конечно, социалист до мозга костей. Всё зло, как и полагается, он видел в буржуях, причем под буржуями разумелись все, кроме матросов, солдат. Когда ему заметили, что едва ли вы сможете обойтись без буржуев, например, появится холера, что вы станете делать без докторов, он торжественно ответил, что все это пустяки “ведь это уже давно известно, что холеру напускают сами доктора”. Стоит ли говорить о таком уме, н можно ли на него возлагать какую-нибудь ответственность?

Поэтому-то я и думаю, что то, о чем стоит говорить и характеризовать, то, что имеет значение, определяя судьбу науки, — это, конечно есть ум интеллигентный. И его характеристика интересна, его свойства важны. Мне кажется, что то, что произошло сейчас в России есть безусловно дело интеллигентного ума, массы же сыграли совершенно пассивную роль, они восприняли то движение, по которому их направляла интеллигенция. Отказываться от этого, я полагаю, было бы несправедливо, недостойно. Ведь если реакционная мысль стояла на принципе власти и порядка и его только и проводила в жизнь, а вместе с тем отсутствием законности и просвещения держала народные массы в диком состояния, то, с другой стороны, следует признать, что прогрессивная мысль не столько старалась о просвещении и культивировании народа, сколько о его революционировании. Я думаю, что мы с вами достаточно образованны, чтобы признать, что то, что произошло, — не есть случайность, а имеет свои осязательные причины и эти причины лежат в нас самих, в наших свойствах.

Однако мне могут возразить следующее. Как же в обращусь к этому интеллигентному уму с критерием, который я установил относительно ума научного. Будет ли это целесообразно и справедливо? А почему нет, спрошу я? Ведь у каждого ума одна задача — это правильно видеть действительность, понимать её и соответственно этому держаться. Нельзя представить ум существующим лишь для забавы. Он должен иметь свои задачи и, как вы видите, эти задачи и в том и в другом случае одни и те же. Разница лишь в следующем: научный ум имеет дело с маленьким уголком действительности, а ум обычный имеет дело со всею жизнью. Задача по существу одна и та же, но более сложная, можно только сказать, что здесь тем более выступает настоятельность тех приемов, которыми пользуется ум вообще. Если требуются известные качества от научного ума, то от жизненного ума они требуются в еще большей степени. <...>

Первое свойство ума, которое я установил, — это чрезвычайное сосредоточие мысли, стремление мысли безотступно думать, держаться на том вопросе, который намечен для разрешения, держаться дни, недели, месяцы, годы, а в иных случаях и всю жизнь. Как в этом отношении обстоит с русским умом? Мне кажется, что мы не наклонны к сосредоточенности, не любим ее, мы даже к ней отрицательно относимся. Я приведу ряд случаев из жизни. Возьмём наши споры. Они характеризуются чрезвычайной расплывчатостью, мы очень быстро уходим от основной темы. Это — наша черта. Возьмем наши заседания. У нас теперь так много всяких заседаний, комиссий. До чего эти заседания длинны, многоречивы и в большинстве случаев безрезультатны и противоречивы! Мы проводим многие часы в бесплодных, ни к чему не ведущих разговорах. Ставится на обсуждение тема, и сначала обыкновенно охотников говорить нет. Но вот выступает один голос, и после этого уже все хотят говорить, говорить без всякого толку, не подумав хорошенько о теме, не уяснив себе, осложняется ли этим решение вопроса или ускоряется. Подаются бесконечные реплики, на которые тратится больше времени, чем на основной предмет, и наши разговоры растут, как снежный ком. И в конце концов вместо решения получается запутывание вопроса. <...>

Дальше. Обратитесь к занимающимся русским людям, например, к студентам. Каково у них отношение к этой черте ума, к сосредоточенности мыслей? Господа! Все вы знаете, стоит нам увидеть человека, который привязался к делу, сидит над книгой, вдумывается, не отвлекается, не впутывается в споры — и у нас уже зарождается подозрение: “недалекий, тупой человек, зубрила”. А, быть может, это человек, которого мысль захватывает целиком, который пристрастился к своей идее! Или в обществе, в разговоре стоит человеку расспрашивать, переспрашивать, допытываться, на поставленный вопрос не отвечать прямо, — и у нас уже готов эпитет: неумный, недалёкий, тяжелодум! Очевидно, у нас рекомендующими чертами являются не сосредоточенность, а натиск, быстрота, налёт. Это, очевидно, мы и считаем признаком талантливости, кропотливость же и усидчивость для нас плохо вяжется с представлением о даровитости. А между тем для настоящего ума эта вдумчивость, остановка на одном предмете есть нормальная вещь. <...>

Возьмите в нашей специальности. Как только человек привязался к одному вопросу, у нас сейчас же говорят: “А! это скучный специалист”. И посмотрите, как к этим специалистам прислушиваются на Западе, их ценят и уважают, как знатоков своего дела. Неудивительно! Ведь вся наша жизнь двигается этими специалистами, а для нас это скучно. Сколько раз приходилось встречаться с таким фактом. Кто-нибудь из нас разрабатывает определенную область науки, он к ней пристрастился, он достигает хороших и больших результатов, он каждый раз сообщает о своих фактах, работах. И знаете, как публика на это реагирует: “А, этот! Он все о своём?" Пусть это даже большая и важная научная область: " Нет, нам это скучно, подавай новое”.

Но что же? Эта быстрота, подвижность, характеризует она силу ума или его слабость?

Возьмите гениальных людей. Ведь они сами говорят, что они не видят никакой разницы между собой и другими людьми, кроме одной черты, что они могут сосредотачиваться на определенной мысли, как никто. И тогда станет ясно, что эта сосредоточенность есть сила, а подвижность, беготня мысли есть слабость. Если бы я с высот этих гениев спустился в лаборатории к работе средних людей, я и здесь нашел бы подтверждение этому. <...>

.
ГОСПОДА!

Второй прием ума — это стремление мысли прийти в непосредственное общение с действительностью. минуя все перегородки и сигналы, которые стоят между действительностью и познающим умом. В науке нельзя обойтись без методики, без посредников, и ум всегда разбирается в этой методике, чтоб она не исказила действительности. Мы знаем, что судьба всей нашей работы зависит от правильной методики. Неверна методика, неправильно передают действительность сигналы — и вы получаете неверные, ошибочные, фальшивые факты. Конечно, методика для научного ума только первый посредник. За ней идет другой посредник — это слово. Слово — тоже сигнал, оно может быть подходящим и неподходящим, точным и неточным. Я могу представить вам очень яркий пример. Ученые натуралисты, которые много работали сами, которые на многих пунктах обращались к действительности непосредственно, такие ученые крайне затрудняются читать лекции о том, чего они сами не проделали. Значит, какая огромная разница между тем. что они проделали сами и между тем, что знаете по письму, по передаче других. Настолько резкая разница, что неловко читать о том, чего сам не видел, не делал. Такая заметка идет между прочим и от Гельмгольца.

Посмотрим, как держится в этом отношении русский интеллигентный ум. Я начну со случая мне хорошо известного. Я читаю физиологию, науку практическую. Теперь стало общим требованием, чтобы такие экспериментальные науки и читались демонстративно, предъявлялись в виде опытов, фактов. Так поступают остальные, так веду дело и я. Все мои лекции состоят из демонстраций. И что же вы думаете! Я не видел никакого особенного пристрастия у студентов к той деятельности, которую я им показываю. Сколько я обращался к своим слушателям, столько я говорил им, что я не читаю вам физиологию, я вам показываю. Если бы я читал, вы бы могли меня не слушать, вы бы могли прочесть это по книге, почему я лучше других! Но я вам показываю факты, которых в книге вы но увидите, а потому чтобы время не пропало даром, возьмите маленький труд. Выберите 5 минут времени и заметьте для памяти после лекции, что вы видели. И я оставался гласом, вопиющим в пустыне. Едва ли хотя один когда-либо последовал моему совету. Я в этом тысячу раз убеждался из разговоров, на экзаменах и т. д. Вы видите до чего русский ум не привязан к фактам. Он больше любит слова, и ими оперирует. <...>

Таким образом, Господа, вы видите, что русская мысль совершенно не применяет критики метода, т.е. нисколько не проверяет смысла слов, не идет за кулисы слова, не любит смотреть на подлинную действительность. Мы занимаемся коллекционированием слов, а не изучением жизни. Я вам приводил примеры относительно студентов и докторов. Но почему эти примеры относить только к студентам, докторам? Ведь это общая, характерная черта русского ума. Если ум пишет разные алгебраические формулы и не умеет их приложить к жизни, не понимает их значения, то почему вы думаете, что он говорит слова и понимает их? Возьмите вы русскую публику, присутствующую при прениях. Это обычная вещь, что одинаково страстно хлопают и говорящему “за” и говорящему “против”. Разве это говорит о понимании? Ведь истина одна, ведь действительность не может быть в одно и тоже время и белой и черной. Я припоминаю одно врачебное собрание, на котором председательствовал покойный Боткин Сергей Петрович. Выступали два докладчика, возражая друг другу. Оба хорошо говорили, оба были хлесткие, и публика аплодировала и тому и другому. И я помню, что председатель тогда сказал: “Я вижу, что публика еще не дозрела до решения этого вопроса, и потому я его снимаю с очереди”. Ведь ясно, что действительность одна. Что же вы одобряете и в той и в другом случае? Красивую словесную гимнастику, фейерверк слов? <…>

Перейдем к следующему качеству ума. Это свобода, абсолютная свобода мысли, свобода доходящая прямо до абсурдных вещей, до того, чтобы сметь отвергнуть то, что установлено в науке, как непреложное. Если я такой смелости, такой свободы не допущу, я нового никогда не увижу. <...>.

Есть ли у нас эта свобода? Надо сказать, что нет. Я помню мои студенческие годы. Говорить что-нибудь против общего настроения было невозможно. Вас стаскивали с места, называли чуть ли не шпионом. Но это бывает у нас не только в молодые годы. Разве наши представители в Государственной Думе не враги друг другу? Они не политические противники, а именно враги. Стоит кому-либо заговорить не так, как думаете вы, и сразу же предполагаются какие-то грязные мотивы, подкуп и т. д. Какая же это свобода? И вот вам еще пример к предыдущему. Мы всегда с восторгом повторяли слово “свобода”, но когда доходит до действительности, то получается полное третирование свободы.

Следующее качество ума, это привязанность мысли к той идее, на которой вы остановились. Если нет привязанности — то нет и энергии, нет и успеха. Вы должны любить свою идею, чтобы стараться для её оправдания. Но затем наступает критический момент. Вы родили идею, она ваша, она вам дорога, но вы вместе с тем должны быть беспристрастны. И если что-нибудь оказывается противным вашей идее, вы должны её принести в жертву, должны от неё отказаться. Значит — привязанность, связанная с абсолютным беспристрастием, такова следующая черта ума. Вот почему одно из мучений ученого человека, это постоянные сомнения, когда возникает новая подробность, новое обстоятельство. Вы с тревогой смотрите, что эта новая подробность за тебя, или против тебя. И долгими опытами решается вопрос: смерть вашей идее или она уцелела.

Посмотрим, что в этом отношении у нас. Привязанность у нас есть, много таких лиц, которые стоят на определенной идее. Но абсолютного беспристрастия, его нет. Мы глухи к возражениям не только со стороны иначе думающих, но и со стороны действительности. <...>

Следующая, пятая, черта — это обстоятельность, детальность мысли. Что такое действительность? Это есть воплощение различных условий, степени, меры. веса, числа. Вне этого действительности нет. Возьмите астрономию, вспомните, как произошло открытие Нептуна. Когда расчисляли движение Урана, то нашли, что в цифрах чего-то не достаёт, решили, что должна быть еще какая-то масса, которая влияет на движение Урана. И этой массой оказался Нептун. Всё дело заключалось в детальности мысли. И тогда так н говорили, что Леверье кончиком пера открыл Нептун. То же самое, если вы спуститесь и к сложности жизни. Сколько раз какое-либо маленькое явленьице, которое едва уловил ваш взгляд, перевертывает всё вверх дном и является началом нового открытия. Всё дело в детальной оценке подробностей условий. Это основная черта ума.

Что же? Как эта черта в русском уме? Очень плохо. Мы оперируем насквозь общими положениями, мы не хотим знаться ни с мерой, ни с числом. Мы всё достоинство полагаем в том, чтобы гнать до предела, не считаясь ни с какими условиями. Это наша основная черта. Возьмите пример из сферы воспитания. Есть общее положение — свобода воспитания. И вы знаете, что мы доходим до того, что осуществляем школы без всякой дисциплины. Это, конечно, величайшая ошибка, недоразумение. Другие нации это отчётливо уловили, и у них идут рядом и свобода, и дисциплина, а у нас непременно крайность в угоду общему положению. <...>

...Культурные массы, интеллигенция обыкновенно имеет стремление к вырождению. На смену должны подыматься из народной глубины новые силы. И. конечно, в этой борьбе между трудом и капиталом государство должно стать на охрану рабочего. Но это совершенно частный вопрос, и он имеет большое значение там, где сильно развилась промышленность. А что же у нас? Что сделали из этого мы? Мы загнали эту идею до диктатуры пролетариата. Мозг, голову поставили вниз, а ноги вверх. То, что составляет культуру, умственную силу нации, то обесценено, а то, что пока является еще грубой силой, которую можно заменить и машиной, то выдвинули на первый план. И всё это, конечно, обречено на гибель, как слепое отрицание действительности. У нас есть пословица: “Что русскому здорово, то немцу смерть”, пословица, в которой чуть ли не заключается похвальба своей дикостью. Но, я и думаю, что гораздо справедливее было бы сказать наоборот. “То, что здорово немцу, то русскому смерть”. Я верю, что социал-демократы — немцы приобретут еще новую силу, а из-за нашей русской социал-демократии мы, быть может, кончим наше политическое существование. Перед революцией русский человек млел уже давно. Как же: у французов была революция, а у нас нет. Ну и что же, готовились мы к революции, изучали ее? Нет, мы этого не делали. Мы только теперь, задним числом, набросились на книги и читаем. Я думаю, что этим надо было заниматься раньше. Но раньше мы лишь оперировали общими понятиями, словами, что, вот, бывают революции, что была такая революция у французов. что к ней прилагается эпитет “великая”, а у нас революции нет. И только теперь мы стали изучать французскую революцию, знакомиться с ней.

Следующее свойство ума — это стремление научной мысли к простоте. Простота и ясность — это идеал познания. Вы знаете, что в технике самое простое решение задачи, есть и самое ценное. Сложное достижение ничего не стоит. Точно также мы очень хорошо знаем. что основной признак гениального ума — это простота. Как же мы, русские, относились к этому свойству? В каком почёте у нас этот прием, покажут следующие факты <...>.

Через мою лабораторию прошло много людей, разных возрастов, разных компетенций, разных национальностей. И вот факт, который неизменно. повторялся, что отношение этих гостей ко всему, что они видят, резко различно. Русский человек, не знаю почему, не стремится понять то, что он видит. Он не задает вопросов с тем, чтобы овладеть предметом, чего никогда нс допустит иностранец. Иностранец никогда не удержится от вопроса. Бывали у меня одновременно и русские и иностранцы. И в то время, как русский поддакивает, на самом деле не понимая, иностранец непременно допытывается до корня дела. И это проходит насквозь красной нитью через всё. Можно представить в этом отношении много и других фактов. <...>. Вообще у нашей публики есть какое-то стремление к туманному и тёмному. Я, помню, в каком-то научном обществе делался интересный доклад. При выходе было много голосов: “гениально”. А один энтузиаст прямо кричал: “гениально, гениально, хотя я ничего не понял!” Как будто туманность и есть гениальность. <...>.

Следующее свойство ума — это стремление к истине. Люди часто проводят всю жизнь в кабинете, отыскивая истину. Но это стремление распадается на два акта. Во-первых, стремление к приобретению новых истин, любопытство, любознательность. А другое — это стремление постоянно возвращаться к добытой истине, постоянно убеждаться И наслаждаться тем, что то, что ты приобрел, есть действительно истина, а не мираж. Одно без другого теряет смысл. Если вы обратитесь к молодому ученому, научному эмбриону, то вы отчетливо видите, что стремление к истине в нем есть, но у него нет стремления к абсолютной гарантии, что это — истина. Он с удовольствием набирает результаты и не задает вопроса, а не есть ли это ошибка. В то время, как ученого пленяет не столько то, что это новизна, а что это действительно прочная истина.

А что же у нас? А у нас прежде всего первое, — это стремление к новизне, любопытство. Достаточно нам что-либо узнать, и интерес наш этим кончается. “А, это все уже известно”, интерес кончается. Как я говорил на прошлой лекции, истинные любители истины любуются на старые истины, для них — это процесс наслаждения. А у нас — это прописная, избитая истина, и она больше нас не интересует, мы её забываем, она больше для нас не существует, не определяет наше положение. Разве это верно?

Перейдем к последней черте ума. Так как достижение истины сопряжено с большим трудом и муками, то понятно, что человек в конце концов постоянно живет в покорности истине, научается глубокому смирению, ибо он знает, что стоит истина. Так ли у нас? У нас этого нет, у нас наоборот. Я прямо обращаюсь к крупным примерам. Возьмите вы наших славянофилов. Что в то время Россия сделала для культуры? Какие образцы показала она миру? А ведь люди верили, что Россия протрет глаза “гнилому” Западу. Откуда эта гордость и уверенность? И вы думаете, что жизнь изменила наши взгляды? Нисколько! Разве мы теперь не читаем чуть не каждый день, что мы авангард человечества! И не свидетельствует ли это. до какой степени мы не знаем действительности, до какой степени мы живем фантастически!

Возьмите веру в нашу революцию. Разве здесь было соответствие, разве это было ясное видение действительности со стороны тех, кто создавал революцию во время войны? Разве не ясно было, что война сама по себе страшное и большое дело? Дай Бог, провести одно его. Разве были какие либо шансы, что мы сможем сделать два огромных дела сразу — и войну и революцию? Разве не сочинил сам русский народ пословицы о двух зайцах? Но это прописная истина, ими мы не живем.

Возьмите нашу Думу. Как только она собиралась, она поднимала в обществе негодование против правительства. Что у нас на троне сидел вырожденец, что правительство у нас было плохое — это мы все знали. Но вы произносите зажигательные фразы, вы поднимаете бурю негодования, вы волнуете общество. Вы хотите этого? И вот вы оказались пред двумя вещами — и перед войной и перед революцией, которых вы одновременно сделать не могли, и вы погибли сами. Разве это видение действительности?

Возьмите другой случай. Социалистические группы знали, что делают, когда брались за реформу армии. Они всегда разбивались о вооруженную силу и они считали своим долгом эту силу уничтожить. Может эта идея — разрушить армию — была и не наша, но в ней в отношении социалистов была хотя видимая целесообразность. Но как же могли пойти на это наши военные? Как это они пошли в разные комиссии, которые вырабатывали права солдата? Разве здесь было соответствие с действительностью? Кто же не понимает. что военное дело — страшное дело, что оно может совершаться только при исключительных условиях. Вас берут на такое дело, где ваша жизнь каждую минуту висит на волоске. Лишь разными условиями, твердой дисциплиной можно достигнуть того. что человек держит себя в известном настроении и делает свое дело. Раз вы займете его думами о правах, о свободе, то какое же может получиться войско? И тем не менее наши военные люди участвовали в развращении войска, разрушали дисциплину.

Много можно приводить примеров. Приведу еще один. Вот — Брестская история, когда господин Троцкий проделал свой фортель, когда он заявил и о прекращении войны и о демобилизации армии. Разве это не было актом огромной слепоты? Что же вы могли ждать от соперника, ведущего страшную, напряженную борьбу со всем светом? Как он мог иначе реагировать на то, что вы сделали себя бессильными? Было вполне очевидно, что мы окажемся совершенно в руках нашего врага. И, однако, я слышал от блестящего представителя нашей первой политической партии, что это и остроумно и целесообразно. Настолько мы обладаем правильным видением действительности.

Нарисованная мною характеристика русского ума мрачна, и я сознаю это, горько сознаю. Вы скажете, что я сгустил краски, что я пессимистически настроен. Я не буду этого оспаривать. Картина мрачна, но и то, что переживает Россия, тоже крайне мрачно. А я сказал с самого начала, что мы не можем сказать, что все произошло без нашего участия.

Вы спросите, для чего я читал эту лекцию, какой в ней толк. Что я наслаждаюсь несчастием русского народа? Нет, здесь есть жизненный расчет. Во-первых, это есть долг нашего достоинства сознать то, что есть. А другое вот что. Ну, хорошо, мы, быть может, лишимся политической независимости, мы подойдем под пяту одного, другого, третьего. Но мы жить-то все-таки будем! Следовательно, для будущего нам полезно иметь о себе представление. Нам важно отчетливо сознавать, что мы такое. Вы понимаете, что если я родился с сердечным пороком и этого не знаю, то я начну вести себя как здоровый человек и это вскоре даст себя знать. Я окончу свою жизнь очень рано и трагически. Если же я буду испытан врачом, который скажет, что вот у вас порок сердца, но если вы. к этому будете приспособляться, то вы сможете прожить и до 50 лет. Значит, всегда полезно знать, кто я такой.

Затем еще есть и отрадная точка зрения. Ведь ум животных и человека это есть специальный орган развития. На нем всего больше сказываются жизненные влияния и им совершеннее всего развивается как организм отдельного человека, так и наций. Следовательно, хотя бы у нас и были дефекты, они могут быть изменены. Это научный факт. А тогда и над нашим народом моя характеристика не будет абсолютным приговором. У нас могут быть и надежды, некоторые шансы.

Я говорю, что это основывается уже на научных фактах. Вы можете иметь нервную систему с очень слабым развитием важного тормозного процесса, того, который устанавливает порядок, меру. И вы будете наблюдать все последствия такого слабого развития. Но после определенной практики, тренировки, на наших глазах идет усовершенствование нервной системы и очень большое.

Значит, невзирая на то, что произошло, всё-таки надежды мы терять не должны.




Апрель 1999